I.                       Введение

Отечественная литература дала миру потрясающее множество имен, память о которых спустя десятилетия не только не угасает, но живет в сердцах почитателей. Сегодня наше общество испытывает потребность в возврате к культурным корням, в поиске образцов для подражания, поэтому не удивляет тот факт, что творчество многих писателей и поэтов, признанных классиками, вновь переживает небывалый спрос. Интерес к Л.Н. Толстому, Ф.М. Достоевскому, А.А. Блоку, В.В. Маяковскому, С.А. Есенину растет день ото дня, возвращаются из временного небытия памяти и другие имена и фамилии, оставившие яркий след.

В апреле 2016 года почитатели творчества Николая Степановича Гумилева отмечали 130-летие со дня его рождения, отдавая долг его таланту и вспоминая его глубоко лиричные, интимные, образные стихотворения. Но Николай Степанович известен не только прекрасный поэт и переводчик, но и как путешественник. Путешествуя по экзотическим странам, собирая впечатления и эмоции, он собирал и экспонаты для музеев, знакомился с культурой дальних стран. Он оставлял там свой след, а дальние страны проникали в его душу и воплощались в стихотворениях. Следы эти разные, совершенно несхожие между собой. Но в итоге все они сложились в путь человека, который запомнился современникам «хозяином»[i] русской поэзии.

Что мы знаем о нем? Благодаря трудам исследователей довольно многое. Ведущие специалисты-гумилевоведы – Ю. Анненков, Ю. Зобнин, Вл. Ходасевич, В. Полушин, А. Давидсон и другие – довольно скрупулезно изучили творческое наследие поэта, переводчика, критика. В работе Юрия Анненкова «Николай Гумилев» отмечается: «Своим характером и своей биографией Гумилев сильно отличался от других русских поэтов его времени. Если, например, Александр Блок, любивший путешествовать, посещал Германию (Бад-Наугейм, Берлин), Италию (Милан, Равенну, Пизу, Флоренцию, Перуджу, Сполетто, Сеттиньяно и столь знакомую мне Венецию), Бельгию, Голландию, Францию (Париж, окрестности Биарица и так близкий мне север Бретани), то Лаперуз, да Гама, Колумб и мечтатель Гумилев, кроме Франции (где он был студентом Сорбонны), Италии (Рим, Неаполь, Болонья, Пиза, Генуя, Падуя, Венеция, Фьезоле…), Англии, Швеции, Норвегии, много странствовал по экзотическим и древним просторам Африки»[ii].

Это «отличие», подмеченное исследователем, представляется нам крайне интересным, создающим вокруг личности поэта таинственный и притягательный ореол уникальности. Недаром Анненский отмечает, что «Гумилев был поэтом для поэтов и для подлинных ценителей поэзии, и его роль в развитии русской поэзии (и не только акмеистской) чрезвычайно существенна»[iii].

Будущий поэт (рис. 1) родился в семье кронштадтского корабельного врача 3(15) апреля 1886 года. Учился в Царскосельской гимназии. В 1900-1903 гг. жил в Грузии, куда был послан отцом. Здесь в «Тифлисском листке» (1902) он опубликовал своё первое стихотворение. По возвращении семьи продолжал обучение, окончив гимназию в 1906. А в 1905 был издан первый сборник его стихов «Путь конквистадоров»[iv].

Многие поэты начинают путешествовать с целью смены обстановки. Обстановка оказывает большое влияние на их творчество, дарит вдохновение, привносит новые темы и мотивы в поэзию и прозу.

В 1906 Николай Гумилёв отправляется в Париж: слушает лекции по французской литературе в Сорбонне, изучает живопись — и много путешествует. Побывал в Италии и Франции. Но очень скоро Николай Степанович покидает Сорбонну, направившись, несмотря на запрет отца, в Африку.

 Именно путешествие на этот иссушенный солнцем континент представляется нам наиболее загадочным и вдохновляющим этапом в жизни и творчестве поэта. Следы, оставленные Гумилевым на бескрайних просторах Африканского континента, находят и сегодня.

                                        II.                       Первое путешествие в Абиссинию

С раннего детства Африка притягивала Гумилева своей уникальностью, он был поистине вдохновлен подвигами русских офицеров-добровольцев Александра Булатовича и Николая Леонтьева, чьи маршруты позднее были им повторены. В 1908 году он внезапно отправляется в первое путешествие через Одессу и Джибути. Абиссиния: несмотря на то, что в этой стране жило немало русских и европейцев, она не являлась местом, куда ездили на экскурсию полюбоваться достопримечательностями. Но «первобытный мир с девственной природой Гумилёв находил в экзотических странах. Только там поэт – Адам мог обрести свой первозданный рай, и там путешественник Гумилёв ощущал радость и полноту бытия… Поэт-акмеист уподоблялся первому человеку – Адаму»[v]. Подробности этого путешествия неизвестны. Известно лишь, что он побывал в Аддис-Абебе на парадном приёме у негуса. Можно считать доказанными дружеские отношения взаимной симпатии, возникшие между молодым Гумилёвым и умудрённым опытом Менеликом II. В статье «Умер ли Менелик?» поэт обрисовал происходившие при троне смуты, как и раскрывает личное отношение к происходящему. А некоторые исследователи даже связывали это путешествие со становлением Гумилёва как поэта: «Африканские стихи Гумилёва сделали его поэтом: он нашёл оригинальную тему и занял с ней своё место в поэзии»[vi].

Н. Гумилев совершил четыре путешествия в Африку: в 1908 году, на стыке 1909 и 1910, зимой 1911 и в 1913 году по заданию Музея антропологии и этнографии Академии наук побывал в последней экспедиции, во время которой собрал редкие материалы, пополнившие коллекцию Музея. Но экзотическая Африка волновала Гумилева еще до первой поездки в Абиссинию, ведь «его жирафы и леопарды… порождены не подлинным морским и тропическим миром, не Африкой, а Монпарнасом… навеяны… Леконтом де Лилем, Бодлером, Кольриджем, Стивенсоном, Киплингом»[vii].

Сам Н. Гумилёв был убеждён, что поражать людей должны не только его стихи, но он сам, его жизнь. Он должен совершать опасные путешествия, подвиги, покорять женские сердца. Экзотика и романтизм составляли самую сущность его внутреннего мира, что нашло отражение в поэтической картине мира[viii]. Поэтому, наверное, поэт четырежды посещает Африку, мечтая увидеть тот самый баобаб, о котором когда-то написал в анкете юной возлюбленной.

Результатом первой поездки стала книга стихов «Романтические цветы», поражающая читателей многообразием красот, необычностью образов, картинами различных экзотических стран. В парижском издании «Романтических цветов» была указана и надпись-посвящение, адресованная Анне Горенко, а экземпляр, подаренные ей был подписан: «Моей прелестной царице и невесте как предсвадебный подарок предлагаю эту книгу». Потому ли в сборнике так ярко звучит тема любви, возникают образы «цариц беззаконий», жриц и владычиц? Орлы, носороги, ягуары, гиены, жирафы – эти создания населяют выдуманный Гумилевым мир, и только лишь в этом мире способен существовать его лирический герой. Эти образы питают его воображение, вдохновляют и помогают противостоять Смерти и Люциферу, двум вечным спутникам героя.

Но исследователи находят сборник весьма слабым детищем поэта. Сергей Маковский писал о нём: «Стихотворения показались мне довольно слабыми даже для ранней книжки. Однако за исключением одного — «Баллады»; оно поразило меня трагическим тоном»[ix]. Несмотря на такую оценку всего сборника, центральным стихотворением критики признают все же «Жирафа», открывавшего сборник и впоследствии отобранного самим Гумилевым для антологии. В этом стихотворении «на смену бесстрашному путешественнику приходит робкий влюблённый, с трудом понимающий женскую душу, но с достоинством принимающий своё поражение»[x]. Герой уже умудрен опытом путешествия по неизведанным землям:

<…> Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Я знаю веселые сказки таинственных стран

Про черную деву, про страсть молодого вождя<…>

Удивительно музыкальные и трогательные стихи, обращенные к женщине, диалог с которой и ложится в основу сюжета стихотворения, ломаются и плывут вслед за рябью на озере Чад. И героиня совсем иная, чем появится в другом «африканском» стихотворении – «Озеро Чад»: это, по замечаниям М. Баскера «цивилизованная, неврастеническая героиня», которая пребывает в хандре и унынии от «тяжелого тумана» и дождя. Лишь месяц спустя она превратится в «деву-жрицу с эбеновой кожей», совершающую таинство обряда во время зимнего дождя.

Но уже сейчас эта земля и желанна для героя и утопична в своей недостижимости. Эта земля, застывшая в свете первобытной луны, дробящейся и качающейся «на влаге широких озер», прячущейся в мраморных гротах. Это царство полумистического Жирафа, который становится в поэтической картине мира посланником между лирическим героем и женщиной, к которой устремлены его мысли и чувства.

В книге Владимира Полушина «Николай Гумилёв» тоже говорится о первом путешествии:

Глава 12 « Путешествия в Абиссинию»

«<…>За шампанским беседовали о летних приключениях. Николая вспомнил, что без одной недели девять месяцев как он покинул Абиссинский порт Джибути. Друзья поинтересовались, не собирается ли он снова к дикарям, и поэт объявил, что не позднее 22 сентября он уедет в Африку»[xi].

И Гумилев действительно еще не раз возвращается туда.

                                   III.                       Записка об Абиссинии

Прапорщик 5-го Гусарского

Александрийского полка

Российской Армии

Гумилев

Записка относительно могущей представиться

возможности набора отрядов добровольцев

для французской армии в Абиссинии

По своему политическому устройству Абиссиния делится на известное число областей: Тигрэ, Гондар, Шоа, Улиамо, Уоло, Галла Арусси, Галла Коту, Харрар, Да-накиль, Сомади и т. д.

Население Тигрэ составляет 2 000 000 жителей. Это превосходные воины, но к несчастью очень независимого и буйного нрава. К тому же, многие из них мусульмане и питают мало сочувствия к итальянцам.

В Гондаре и Шоа живет население от шести до семи миллионов чистокровных абиссинцев, почти сплошь православных и обладающих следующими качествами: духом дисциплины и подчинения вождям; храбростью и стойкостью в бою (это победители итальянцев); выносливостью и привычкой к лишениям — до такой степени, что человек опережает лошадь на пробеге в 30 километров и что при переходах, длящихся несколько недель, каждый человек несет на себе запас провианта необходимый для его прокормления. Будучи горцами, они способны выносить самый суровый климат.

Племена Улиамо и Уоло — это покоренные абиссинцами негры. Из них выходят хорошие воины, но они скорее годятся для обозных и санитарных частей. В эту же категорию можно отнести племя Галла Коту.

Племя Галла Арусси обладает теми же качествами, что и абиссинцы, и вдобавок гигантским ростом и атлетическим сложением. Данакильцы, сомалийцы и часть харраритов храбры, ловки и воинственны, но с трудом подчиняются дисциплине. Их можно было бы использовать для образования отрядов разведчиков, чистильщиков окопов и тому подобных заданий.

Помимо того, в Абиссинии имеются очень хорошие лошади и мулы. Средняя цена лошади равнялась до войны 25 франкам, а мула — 100 франкам. Всегда можно было бы получить несколько тысяч этих животных для военных надобностей.

Политическая обстановка в Абиссинии следующая: страна управляется императором (в данный момент — императрицей, которой помогает знакомый мне князь, 'рас Тафари, сын раса Маконена) и советом министров. Кроме того, в каждой области имеется почти независимый губернатор и ряд вождей при нем.

Чтобы начать набирать вождей с отрядами от 100 до 500 человек, необходимо получить разрешение от центрального и областных правительств. Расходы составят, несомненно, меньшую сумму, чем в такого же рода экспедициях в других частях Африки, благодаря легкости сообщений и воинственному нраву жителей.

Я побывал в Абиссинии три раза и в общей сложности провел в этой стране почти два года. Я прожил три месяца в Харраре, где я бывал у раса (деджача) Тафари, некогда губернатора этого города. Я жил также четыре месяца в столице Абиссинии, Аддис-Абебе, где познакомился со многими министрами и вождями и был представлен ко двору бывшего императора российским поверенным в делах в Абиссинии. Свое последнее путешествие я совершил в качестве руководителя экспедиции, посланной Российской Академией Наук[xii].

                                    IV.                       Четвертая экспедиция в Абиссинию

Четвертая экспедиция состоялась в 1913 году. Она была лучше организована и согласована с Академией наук. Сначала Гумилёв хотел пересечь данакильскую пустыню, изучить малоизвестные племена и попытаться их цивилизовать, но Академия отклонила этот маршрут как дорогостоящий, и поэт вынужден был предложить новый маршрут. Вместе с Гумилёвым в качестве фотографа в Африку поехал его племянник Николай Сверчков. Сначала Гумилёв отправился в Одессу, затем в Стамбул. В груди поэта звучала музыка свободной стихии. Он пишет стихотворение «Снова море»(1913) 

Я сегодня опять услышал,

Как тяжелый якорь ползет, 

И я видел, как в море вышел

Пятипалубный пароход, 

Оттого-то и солнце дышит, 

А земля говорит, поет.

 В своих стихах Гумилёв выражает радость, которую ему доставляет новое путешествие в Абиссинию. Его собственное я словно пробуждается вместе с солнцем и землёй, он предвкушает неизведанное, никем не раскрытое. Именно неизведанность влечёт поэта, она заводит его в определённые места, сводит с нужными людьми, она влечёт к открытиям.

 В Турции поэт проявил симпатию и сочувствие к туркам, в отличие от большинства русских. Там же Гумилёв познакомился с турецким консулом Мозар-беем, ехавшим в Харар; путь они продолжили вместе. Из Стамбула они направились в Египет, оттуда — в Джибути. Путники должны были отправиться вглубь страны по железной дороге, но через 260 километров поезд остановился из-за того, что дожди размыли путь. Большая часть пассажиров вернулась, но Гумилёв, Сверчков и Мозар-бей выпросили у рабочих дрезину и проехали 80 километров повреждённого пути на ней. Приехав в Дире-Дауа, поэт нанял переводчика и отправился караваном в Харар.

В Харраре Гумилёв не без осложнений купил мулов, там же он познакомился с расом Тэфэри (тогда — губернатор Харара, впоследствии император Хайле Селассие I). Поэт подарил будущему императору ящик вермута и сфотографировал его, его жену и сестру. В Хараре Гумилёв начал собирать свою коллекцию.

Из Харара путь лежал через малоизученные земли галла в селение Шейх-Гуссейн. По пути пришлось переправляться через быстроводную реку Уаби, где Николая Сверчкова чуть не утащил крокодил. Вскоре начались проблемы с провизией. Гумилёв вынужден был охотиться для добычи пропитания. Когда цель была достигнута, вождь и духовный наставник Шейх-Гуссейна Аба Муда прислал экспедиции провизию и тепло принял её (рис. 2).

Там Гумилёву показали гробницу святого Шейх-Гуссейна, в честь которого и был назван город. Там была пещера, из которой, по преданию, не мог выбраться грешник: Гумилёв пролез туда и благополучно вернулся.

Записав житие Шейх-Гуссейна, экспедиция двинулась в город Гинир. Пополнив коллекцию и набрав в Гинире воды, путешественники пошли на запад, в тяжелейший путь к деревне Матакуа.

Дальнейшая судьба экспедиции неизвестна, африканский дневник Гумилёва прерывается на слове «Дорога…» 26 июля. По некоторым данным, 11 августа измученная экспедиция дошла в долину Дера, где Гумилёв остановился в доме родителей некоего Х. Мариам. Он лечил хозяйку от малярии, освободил наказанного раба, и родители назвали в честь него родившегося сына. Однако в рассказе абиссинца есть хронологические неточности. Как бы то ни было, Гумилёв благополучно добрался до Харара и в середине августа уже был в Джибути, но из-за финансовых трудностей застрял там на три недели. В Россию он вернулся 1 сентября.

Во время последнего путешествия в Африку Гумилёв уделял мало внимания поэзии, видимо, сильно уставал, и текущая работа была настолько рутинной, что не вызывала лирического состояния души. Тем не менее, и здесь поэт написал несколько стихотворений. Сонет он посвятил «Дездемоне». А вот в стихотворении «Африканская ночь» (1913) Гумилёв выразил свои ощущения от похода в неизвестные земли:

Полночь сошла, непроглядная темень.

Только река от луны блестит,

А за рекой неизвестное племя,

Зажигая костры, шумит.

Завтра мы встретимся и узнаем.

Кому быть властителем этих мест;

Им помогает черный камень,

Нам — золотой нательный крест

…………………………………………………….

Если же завтра волны Уэби

В рев свой возьмут мой предсмертный вздох,

Мертвый, увижу, как в бледном небе

С огненным черный борется бог.

Стихотворение ценно биографической основой. Поэт скучает по оставленной и далекой России, и воображение подсказывает ему фантастические сюжеты. Он готов рисковать, чтобы испытать чувство страха, вползающее медленно в душу, и победить его презрением к смерти.

В музее хранятся и четыре абиссинские картины, привезенные Гумилевым тогда же. В 1936 г. музей приобрел их у художницы Е.С. Кругликовой, которая получила их когда-то от Гумилева (она была хорошо знакома с Гумилевым и Ахматовой, рисовала их портреты). Реальность, а не поэтический вымысел стоит за строчками:

Есть Музей этнографии в городе этом

Над широкой, как Нил, многоводной Невой,

В час, когда я устану быть только поэтом,

Ничего не найду я желанней его.

Я хожу туда трогать дикарские вещи,

Что когда-то я сам издалека привез,

Чуять запах их странный, родной и зловещий.

Запах ладана, шерсти звериной и роз.

И я вижу, как знойное солнце пылает,

Леопард, изогнувшись, ползет на врага,

И как в хижине дымной меня поджидает

Для веселой охоты мой старый слуга.

«По заданию Музея антропологии и этнографии, - докладывал Гумилев, - я собирал этнографические коллекции, без стеснения останавливал прохожих, чтобы осмотреть надетые на них вещи, без спроса входил в дома и пересматривал утварь, терял голову, стараясь добиться сведений о назначении какого-нибудь предмета у не понимавших, к чему все это, харраритов. Надо мной насмехались, когда я покупал старую одежду, одна торговка прокляла, когда я вздумал ее сфотографировать, и некоторые отказывались продать мне то, что я просил, думая, что это нужно мне для колдовства. Для того, чтобы достать священный здесь предмет - чалму, которую носят харрариты, бывавшие в Мекке, мне пришлось целый день кормить листьями ката (наркотического средства, употребляемого мусульманами) обладателя его, одного старого полоумного шейха. Эта охота за вещами увлекательна чрезвычайно: перед глазами мало-помалу встает картина жизни целого народа, и все растет нетерпенье увидеть ее больше и больше... В общем, я приобрел штук семьдесят чисто харраритских вещей, избегая покупать арабские или абиссинские».

Все эти предметы можно увидеть в Музее антропологии и этнографии в Петербурге.

Конечно, наименования предметов, как и географических названий, могли быть записаны Гумилевым неточно, на слух. Но зачастую описания сделаны тщательно, особенно если учесть, что Гумилев не имел специальной этнографической подготовки.

Почти две с половиной сотни негативов - тоже результат экспедиции. Большинство снимков сделано в Харэре, Шейх-Гуссейне, Джибути и по дороге на Черчерский хребет. На снимках - самые разнообразные сцены. В Джибути - торжественное шествие мусульман во время религиозного праздника. В Харэре - не только будущий император, его жена и их дом, но и церковь, кузница, лепрозорий, батарея пушек, сенной рынок. В Шейх-Гуссейне - места, связанные с этим святым и с легендами о нем.

В ранних поездках Гумилева немалую роль сыграло стремление к эксцентричности, желание привлечь к себе внимание. Отчасти и попытки уйти от самого себя. И, разумеется, любопытство. Но последнее путешествие вызвано уже глубоким интересом, любовью к тем краям, стремлением их понять.

                                        V.                       Абиссиния

Своё восхищение выражает Гумилёв в стихотворении « Абиссиния»

Буйное Красное море, для поэта является ориентиром, на берегу которого расположена умиротворённая, тихая страна, как «отдыхающая львица». А какой чудесный пейзаж рисует нам поэт:

Север - болота без дна и без края,<…>

Где оскалены бездны, взъерошены боры

И вершины стоят в снеговом серебре, <…>

Пальмы, кактусы, в рост человеческий травы, <…>

Сикоморы и розы, веселые села

И зеленый, народом пестреющий, луг <…>»

В стихотворении мы читаем о жизни в этой стране, о «колдовстве», как о некой потребности жизни, даже о колдовской красоте Абиссинии, о том насколько чудесен мир, что будто бы его наколдовали. О том, как родны европейцу лица, люди, как знакома ему отчизна, совсем не родная. Поэт уносит нас в историю ни кому неизвестной страны. Абиссиния – сияющая своей контрастностью, удивляющая своей необычностью останется надолго в памяти Гумилёва и войдёт в его биографию. Снова в сознании читателей «воскрешается» волшебное, почти первобытное прошлое этих земель:

Абиссинец поет, и рыдает багана,

Воскрешая минувшее, полное чар

Гумилев сам называет ее «колдовской страной», окружает ее образ сиянием и ореолом жреческого огня.

Там колдун совершает привычное чудо,

Тут, покорна напеву, танцует змея.

Эти земли становятся почти обетованными, сюда стремится душа героя, здесь ищет покоя и впечатлений, ведь здесь прошли лучшие мгновения:

Как любил я бродить по таким же дорогам,

Видеть вечером звезды, как крупный горох,

Выбегать на холмы за козлом длиннорогим,

На ночлег зарываться в седеющий мох!

Автор выражает и свою признательность Абиссинии, он пишет о наслаждении смотреть на огромные звезды, бесконечные караваны, зарываться на ночлег в мох, и жить, просто, жить во взаимосвязи с природой. Он говорит и о музее, вещи в котором имеют отношение к  нему, а именно привезённые им, и этот факт возвращает его в прошлое, устанавливает связь между неизведанной страной и поэтом.

Читатель без сомнения угадывает в этом стихотворении мысли самого поэта, живущего мечтой о возврате в эти земли. Вообще, глубокая автобиографичность и лиричность (в самом интимном смысле этого слова) присуща творчеству Гумилева, а «африканским» стихотворениям – особенно. В стихотворении «Замбези» описание смерти африканского воина напоминает более позднего «Рабочего» или известные строки из «Я и вы» («И умру я не в постели / При нотариусе и враче, / А в какой-нибудь дикой щели, / Утонувшей в густом плюще»). Переживание героя-зулуса откликается в личной судьбе Гумилёва:

Есть один, кто сильнее меня…

… Это слон в неизведанных чащах,

Он, как я, одинок и велик…

… С ним борьба для меня бесполезна,

Сердце знает, что буду убит.

Так, поэт может соотносить свое лирическое «я» с личностью героя-воина из Замбези, что, с одной стороны, подчеркивает литературный характер описания странствий, а, с другой, наоборот, выводит личностное начало Гумилёва вовне, в героев, увиденных им. Особенность Гумилёва – в сочетании вымышленности и безусловной реальности каждого лика путешественника, в автобиографическом происхождении его героев и вместе с тем в литературности почти всех, даже самых лирических персонажей. С одной стороны, его герои – маски, условные персонажи яркого, фантастического, полубалладного мира; с другой – их жизни прожиты автором от начала до конца, вплоть до воина-зулуса из африканских стихов[xiii].

                                    VI.                       Заключение

У Р. Н. Иванова-Разумника читаем: «Н. Гумилев, верный рыцарь и паладин «чистого искусства». В наше безбумажное время так приятно взять в руки книжку, напечатанную тонким шрифтом на бумаге чуть ли не «слоновой»: «Мик», африканская поэма»[xiv]. Но если времена жизни критика можно назвать «безбумажными», тогда какое же наименование следует подобрать веку сегодняшнему? Электронный? Хорошо, если так, но читательский интерес до недавнего времени был настолько низок, что наша страна перестала быть самой читающей в мире.

И так приятно сегодня взять в руки томик стихов Гумилева и окунуться в атмосферу таинственной, чарующей и пленяющей Африки. Автор услаждает нас глубоким и чистым искусством, которое не запачкано повседневностью и современностью. Его Африка – страна, парящая над действительностью, пребывающая в безвременье, запечатленном образами, метафорами и цветописью на листах сборников «Романтические цветы» и «Шатер»

«Этот «изысканный жираф» поистине символичен, он просовывает шею из-за каждой страницы стихов Н. Гумилева. Мы можем быть спокойны: искусство стоит на высоте. Пусть мировые катастрофы потрясают человечество, пусть земля рушится от подземных ударов: по садам российской словесности разгуливают павианы, рогатые кошки, и, вытянув длинную шею, размеренным шагом «изысканный бродит жираф», ­ пишет Иванов-Разумник в завершение своего размышления о Гумилеве. Пока стихи Гумилева звучат, их изысканность дарует нам ту чувственность и лиричность, каких подчас так не хватает в обнищавшей духом действительности. Под аккомпанемент национальных музыкальных инструментов стучит сердце Африки, в унисон с ним стучат и наши сердца, радостные от прикосновения к вечному и прекрасному. И в наших снах находят отражение следы «паладина» Гумилева, оставленные им на далекой горячей земле:

Сердце Африки пенья полно и пыланья,

И я знаю, что, если мы видим порой

Сны, которым найти не умеем названья,

Это ветер приносит их, Африка, твой!

                                 VII.                       Библиографический список

[1] Оцуп Н.А. «Николай Гумилёв. Жизнь и творчество» - СПб.: «Logos», 1995.

[1] Анненков Ю. Николай Гумилёв // Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. — Л.: Искусство, 1991., с. 88.

[1] Там же: с. 97

[1] Гумилев Николай Степанович - https://ru.wikipedia.org/wiki/Гумилёв,_Николай_Степанович

[1] Полиевская А.С. Экзотический топос в творчестве Н.С. Гумилева. Автореферат диссертации.

[1] Видугирите И. Стихотворение «Жираф» и африканская тема Н. Гумилёва // http://www.gumilev.ru/about/50/

[1] Давидсон А. «Муза странствий Николая Гумилева». М., «Наука», изд. фирма «Восточная литература», 1992, 316 с.). 1993

[1] Башук: Башук А.И. Роль африканских впечатлений в создании теоретической платформы русского акмеизма. Электронный ресурс. URL: http://www.gumilev.ru/acmeism/9/ (дата обращения: 24.09.2016).

[1] Маковский С. На Парнасе Серебряного века. — М.: XXI век — Согласие, 2000. — С. 292—332. — 560 с. — 5000 экз.

[1] Игорь Сухих Русская литература. XX век // Звезда. — 2008. — № 10.

[1] Полушин В. НИКОЛАЙ ГУМИЛЕВ: Жизнь расстрелянного поэта. — М.: Молодая гвардия, 2006. — 752 с. — 5000 экз. — (Жизнь замечательных людей. Вып. 1217 (1017)).

[1] Гумилев Н. Записка об Абиссинии http://eng.gumilev.com/clauses/63/

[1] Куликова Е. «Африканские «картинки из книжки старинной» Н. Гумилева https://gumilev.ru/about/179/#b4

[1] Н. С. Гумилёв: PRO ET CONTRA. Сост. Ю. В. Зобнин. – Изд-во РХГИ. – 2000 г.